Стремительные поколенья!

      Потух, остыл их век живой.

      Так стынет пламенная лава…

      Забыта сладостная слава

      их первых странствий, гулких битв,

      и суеверные науки.

      Умолкли песен и молитв

      неповторяемые звуки,

      и лишь волнует тишину,

      цветы целуя, ветер плавный…

      Там проезжал я, скиф бесславный, —

      и вспоминал свою страну.

      Назло неистовым тревогам,

      ты, дикий и душистый край,

      как роза, данная мне Богом,

      во храме памяти сверкай.

      Тебя покинул я во мраке:

      качаясь, огненные знаки

      в туманном небе спор вели

      над гулом берегов коварных.

      Кругом, на столбиках янтарных,

      стояли в бухте корабли.

      В краю неласковом скучая,

      все помню, – плавные поля,

      пучки густые молочая,

      вкус теплых ягод кизиля.

      Я любовался мотыльками

      степными, – с красными глазками

      на темных крылышках… Текла

      от тени к тени золотистой,

      подобна музыке волнистой,

      неизъяснимая Яйла!

      О, тиховейные долины,

      полдневный трепет над травой,

      и холм – залет перепелиный…

      О, странный отблеск меловой

      расщелин древних, где у края

      цветут пионы, обагряя

      чертополоха чешую,

      и лиловеет орхидея…

      О, рощи буковые, где я

      подслушал, Пан, свирель твою!

      Воображаю грань крутую

      и прихотливую Яйлы, —

      и там – таинственную тую,

      а у подножия скалы —

      сосновый лес… С вершины острой

      так ясно виден берег пестрый, —

      хоть наклонись да подбери.

      Там я не раз, весною дальной,

      встречал, как счастье, луч начальный

      и ветер сладостный зари…

      Там, – ночью звездной, я порою

      о крыльях грезил… Вдалеке,

      меж гулким морем и горою,

      огни в знакомом городке,

      как горсть алмазных ожерелий,

      небрежно брошенных, горели

      сквозь дымку зыбкую, и шум

      далеких волн и шорох бора

      мне посылали без разбора

      за роем рой нестройных дум!

      Любил я странствовать по Крыму…

      Бахчисарая тополя

      встают навстречу пилигриму,

      слегка верхами шевеля.

      В кофейне маленькой, туманной,

      эстампы áнглийские странно

      со стен засаленных глядят.

      Лет полтораста им, – и боле:

      бои былые, – тучи, поле

      и