С утра суется в мысли дребедень

      о жизни, озаренной невезением,

      с утра мы друг на друга – я и день —

      взираем со взаимным омерзением.

      И снова утро. Злой и заспанный,

      я кофе нехотя лакаю,

      заботы взваливаю за спину

      и жить покорно привыкаю.

      За все на свете я в ответе,

      и гордо флаг по ветру реет,

      удача мне все время светит,

      и только жалко, что не греет.

      Несчастным не был я нисколько,

      легко сказать могу теперь уж я,

      что если я страдал, то только

      от оптимизма и безденежья.

      Мы радуемся или стонем

      и тем судьбу отчасти правим:

      смеясь, мы прошлое хороним,

      а плача – будущее травим.

      Гудит стиральная машина,

      на полках книги в тон обоям,

      у телевизора – мужчина,

      мечтавший в детстве стать ковбоем.

      На убогом и ветхом диванчике

      я валяюсь, бездумен и тих,

      в голове у меня одуванчики,

      но эпоха не дует на них.

      Никем нигде не состою,

      не числюсь и не посещаю,

      друзей напитками пою,

      подруг – собою угощаю.

      Я часто спорю, ярый нрав

      и вздорность не тая,

      и часто в споре я не прав,

      а чаще – прав не я.

      Поскольку я жил не эпически

      и брюки недаром носил,

      всегда не хватало хронически

      мне времени, денег и сил.

      Себя от себя я усердно лечу,

      живя не спеша и достойно,

      я бегаю медленно, тихо кричу

      и гневаюсь очень спокойно.

      Поскольку я себя естественно

      везде веду, то я в награду

      и получаю соответственно

      по носу, черепу и заду.

      Мы так от жизни в темноте

      лучились искрами затей,

      что на свету черны, как те,

      кто пережил своих детей.

      Я не пьянею от удачи,

      поскольку знаю наперед,

      как быстро все пойдет иначе

      и сложится наоборот.

      На любопытство духа гончего —

      о личной жизни или мнении —

      я отвечаю так уклончиво,

      что сам сижу в недоумении.

      Мне наружный мир не интересен,

      сузилась души моей округа,

      этот мир субботен и воскресен,

      мы совсем чужие друг для друга.

      Свои серебряные латы

      ношу я только оттого,

      что лень поставить мне заплаты

      на дыры платья моего.

      Чтобы вынести личность мою,

      нужно больше, чем просто терпение,

      ибо я даже в хоре пою

      исключительно личное пение.

      Мне кажется сегодня, что едва ли

      в одних только успехах наша сила:

      откуда бы меня ни изгоняли —

      всегда мне это пользу приносило.

      На долгом вкладе, как поганки,

      растут финансы дни и ночи;

      и я растил бы деньги в банке,

      но