Потемнела от боли-кручины,

      Загрустила Наран-Гохон:

      Потеряла четыре плода,

      И не стать им детьми никогда!

      Но из чрева снова раздался

      Голосок Бухэ-Бэлигтэ:

      «Я, последыш, в чреве остался!

      Я медлителен, вот беда,

      Я опаздываю всегда!

      Но, по крайней мере, теперь,—

      Ты, родная моя, поверь,—

      Нарожусь в урочное время:

      Ты недаром носила бремя,

      Не напрасно меня зачала!»

      Светлый дух, от ее чела

      Устремившийся к высоте,—

      Был Заса-Мэргэн, старший брат

      Храбреца Бухэ-Бэлигтэ.

      Дух второй, красив и крылат,

      Воспаривший в сиянье добра,—

      То Бухэ-Бэлигтэ сестра,

      То Эржзн-Гохон белоцветная.

      Третий дух, воспаривший туда,

      Где светла облаков гряда,

      Где звезда сияет рассветная,—

      То сестра Бухэ-Бэлигтэ,

      То Дуран-Гохон красноцветная.

      Дух четвертый, из пуповины

      На небесные луговины

      Воспаривший, блестя, как денница,

      То Бухэ-Бэлигтэ сестрица,

      Молодая Сэбэл-Гохон.

      Вот, удачей своей вдохновлен,

      Сэнгэлэн, охотник седой,

      Возвратился с добычей домой.

      Но добыча жене не нужна,

      Но кричит-бранится жена:

      «Говорила тебе: „Не ходи!“

      Говорила тебе: „Погоди!“

      Где шатался, блудливый бык?

      А пока ты шатался, блудник,

      Я четыре души упустила.

      Ох, с тобою мне жизнь постыла!

      Если завтра уйдешь опять —

      Одинокими станем снова,

      Без ребеночка дорогого

      Будем век вдвоем доживать!»

      Так старуха стонала-рыдала,

      Превращаясь в добрую мать.

      Вот и утро в тайге настало.

      Не пошел на охоту старик:

      Ни к чему ему брань и крик!

      А старуха лежала, ноя,

      Ибо ныло все костяное,

      Все запуталось волосяное!

      Исстрадалась Наран-Гохон,

      Не лежалось ей, не сиделось.

      Вдруг похлебки ей захотелось,—

      И малыш, исполненный гнева,

      Некрасивый, вышел из чрева.

      Из себя извергал он кал,

      Сопли из носу испускал.

      Вместо счастья у матери – горе:

      Вот какой уродился сынок!

      И ребенка, в тоске и позоре,

      Оттолкнула ступнями ног.

      Но старик его на руки взял,

      Спеленал дитя и сказал

      Он жене слова укоризны:

      «Вот какого ты мне сынка

      Родила на закате жизни!

      Но хотя он соплив и грязен,

      А с лица – сердит, безобразен,

      Нам с тобою