Тут жил Мартин Лютер. Там – братья Гримм.

      Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.

      И все это помнит и тянется к ним.

      Все – живо. И все это тоже – подобья.

      О, нити любви! Улови, перейми.

      Но как ты громаден, обезьяний,

      Когда над надмирными жизни дверьми,

      Как равный, читаешь свое описанье!

      Когда-то под рыцарским этим гнездом

      Чума полыхала. А нынешний жуел —

      Насупленный лязг и полет поездов

      Из жарко, как ульи, курящихся дупел.

      Нет, я не пойду туда завтра. Отказ —

      Полнее прощанья. Bсе ясно. Мы квиты.

      Да и оторвусь ли от газа, от касс, —

      Что будет со мною, старинные плиты?

      Повсюду портпледы разложит туман,

      И в обе оконницы вставят по месяцу.

      Тоска пассажиркой скользнет по томам

      И с книжкою на оттоманке поместится.

      Чего же я трушу? Bедь я, как грамматику,

      Бессонницу знаю. Стрясется – спасут.

      Рассудок? Но он – как луна для лунатика.

      Мы в дружбе, но я не его сосуд.

      Ведь ночи играть садятся в шахматы

      Со мной на лунном паркетном полу,

      Акацией пахнет, и окна распахнуты,

      И страсть, как свидетель, седеет в углу.

      И тополь – король. Я играю с бессонницей.

      И ферзь – соловей. Я тянусь к соловью.

      И ночь побеждает, фигуры сторонятся,

      Я белое утро в лицо узнаю.