Сирень расцветает в неспешном саду,

      Трепещут слова, словно рябь на пруду,

      И ветер кудрявый, касаясь осоки,

      Легко замирает на ноте высокой.

      О чём этот ветер и листьевшептанье?

      Тут камни живые и мертвая тайна.

      О вечной любви, о внезапной разлуке,

      О чёрной земле, замирающей в муке?

      О птицах парящих, о лилии влажной,

      О том что мгновенно, нетленно, неважно?

      О иве, склонившей седое обличье,

      О мире подземном, о возгласах птичьих?

      О лёгкой слезе, задрожавшей на розе,

      Поэзии тихой, умолкнувшей прозе?

      В белом домике вдруг загорается свет,

      Красный круг говорит: «Он тут».

      И выходит спасатель, в жилет одет,

      И к нему мертвеца несут.

      Заплелись в волосах мертвеца рачки,

      И моллюски в устах его,

      И белесой коркой покрыты зрачки —

      Льдом средь дантовых берегов.

      В чёрном старом саду стоит тишина,

      Кипарисы-солдаты молчат.

      «Он спасет или нет?» – бормочет волна,

      И летучие мыши кричат.

      И берет спасатель ладонь свою,

      И прикладывает к груди,

      И трещат цикады, сверчки поют:

      «Все мы грешны, суди не суди,

      Но поем и знаем – таков улов,

      Потому как назначено так.

      Почему ж человек к смерти готов,

      Умирать человек мастак?»

      И павлины гундосят свое во тьме,

      И стаканы у пьяниц звенят,

      И тяжелые волны по спинам камней,

      Как щенки, доползают до пят.

      И Спасатель плачет над мертвецом,

      И маяк, как архангела свет,

      Наклоняясь огромным чистым лицом

      Утверждает, что смерти нет.

      И летит в темноту спасательный круг,

      И мертвец открывает глаза,

      И огромное море светится вдруг,

      Словно золото и бирюза.

      «Глоток вина смягчает сердце», —

      сказал мне так седой цыган.

      Он с уха сдернул полумесяц

      и уронил серьгу в стакан.

      Мы были с ним знакомы с детства

      как мальчик с девочкой… И что ж…

      Глоток вина смягчает сердце

      и в сердце входит, словно нож.

      Мои вы белые цыгане,

      седые до корней волос,

      ведь я была любима вами,

      как ландыш дикий у колес.

      Дитя, подкинутое Богом,

      белей беленой конопли.

      Собрали