Их знает мой слух-птицелов –

      Не песни отдельных созданий,

      Но души пятнистых стволов

      И музыку радуги дальней.

      Приняв от незримых щедрот,

      Она, словно хлеб, разделилась, –

      И чистое множество нот

      По кельям лесов расселилось.

      Пытаюсь отдельно поймать,

      Для каждой силки расставляю,

      Но в небе сложились опять –

      И светятся, не опаляя.

      Смирись и прими, как олива с лозой,

      Замкнувшись, смиряются перед грозой.

      Воздевшие руки, стоят дерева –

      Отчизны соцветий, громов торжества.

      И сад уповает – и тысячью ртов

      Согласен цвести и увянуть готов.

      Он знает. Твоё же призванье – молчать

      И в люльке сознанья секунды качать…

      И эту птицу к ветке жгучей

      Притянет сад –

      Я понял это много лучше,

      Чем век назад.

      Тогда от молний ложной вести

      Я принял гром,

      Что смысл – во всех растеньях вместе,

      А не в любом

      Стволе, и корне, и соцветье.

      Но сны сошлись –

      И стал виновен я в навете

      На каждый лист,

      И взором юного астролога

      К стеблям приник,

      Когда услышал: «Стань надолго

      Одним из них».

      И я спускался. Было скользко

      Среди червонных гнёзд –

      И их стада встречало войско

      Подземных звёзд.

      Я слышал: буква убивает…

      А вот –  она

      И под землёй растёт, живая,

      Любви полна.

      Там, внутри, плодоягодный жар, и не глуше,

      Чем во внешнем саду, пробиваются дни.

      Только зренье, как нищий, ночует снаружи,

      И ему наливные стволы не видны.

      Там раздумья, средь сумрака снов хорошея,

      Капли памяти пьют, чьи черны черенки.

      Кто же зренье, как странника, выгнал взашеи,

      Чтоб его вместо крыльев несли сквозняки?

      Пламенея,