И снилось мне, что каждый строил дом –

      И, возведя, селился в нём навечно:

      В норе подземной делался кротом,

      Иль возносился, Путь построив Млечный,

      Иль, вырыв русло, делался рекой, –

      Что начал, то заканчивал без риска.

      А я ушёл настолько далеко,

      Что стал бездомным, возвратившись близко.

      По лестнице-ели,

      Минуя за ярусом ярус,

      То в вихре, то в теле,

      То в радость впадая, то в ярость, –

      До облака-блика,

      До стога, до рога оления,

      До цели великой –

      До полного отождествления…

      Жильцы бульвара, в летнем истощенье,

      Стенали – от корней и до вершин.

      Асфальт, в рекламном красном освещенье,

      Кишел, гудя, нарывами машин.

      И размышленья, как елей на раны,

      Несомые целительным дождём,

      Являлись тихо, как воспоминанья

      Того, кто на недвижность осуждён.

      И по больному городскому телу

      Он к центру шёл, где фары в полутьме

      Сновали в страхе, потеряв пределы,

      Как мысли в обезумевшем уме.

      Он шёл и думал: «Стоит ли стараться?

      Влюбляйся в город, бойся и спеши –

      Но после трёх тяжёлых операций

      Лишишься лёгких, сердца и души.

      Иль на попранье создан я и на смех,

      Иль только кожа – щит мой и броня,

      Чтоб скальпель пляской рассечений властных

      За гранью дней ощупывал меня?

      Нет, преданный некровным этим узам,

      Я тихий свет предвижу впереди, –

      Осмотрен всеми и никем не узнан,

      Я в лучший мир готовлюсь перейти…»

      Был город жив – без слова и без жеста,

      Одним накалом бьющихся огней…

      «О Ты, навек оставивший блаженство

      Для боли крестной! Снизойди ко мне.

      Я по любви тоскую в веке тёмном,

      А Ты на смерть сошёл с крутых высот.

      Услышь того, кто в городе бездомном,

      Тебя не зная, лишь Тобой живёт!

      В рогах драконьих, в камне гордых башен,

      Ряды окон – лукавые уста…

      Я не от мира: он мне чужд и страшен.

      Я в детстве слышал о любви Христа…»

      И вдруг, среди сверкания и жути,

      Взбурлили воды в чаше восковой –

      И он узрел пути и перепутья,

      Увидел узел жизни вековой,

      И, просиявши на заглохших тропах,

      Взыграла речь невиданных зарниц:

      Он слушал Свет – и тайны смертных сроков

      Читал в раскрытых книгах встречных лиц.

      В леса скорбей, в кустарник сердца дикий

      Вошла любовь – и дымом вышел страх:

      Он слушал Свет – и пел хвалу Владыке

      На незнакомых миру языках.

      Светляки затерялись в потёмках,

      Но и ночь