С ног сбивает, грозою разогнанный,

      Лучших снов услаждающий гул.

      Даже вылететь шумными окнами,

      Даже с тучей влететь – не могу.

      Но какие фигуры выделывал

      Сумасбродно танцующий гром…

      Скрой меня, непостижное дерево,

      Под обманным зелёным крылом!

      Во мгле заграждали чешуйчатой грудью,

      Встречались зимою – и было теплей,

      Мостами легли, берегли перепутья,

      Ловили с обрыва, скрывали в дупле.

      И слух, оглушённый первичной виною,

      Очистился жертвой раскинутых рук

      Великих деревьев, увиденных мною

      В садах городских, и во сне, и в жару.

      Приближу к губам умолкающим палец –

      И слышу, как бодрствует в мире ветла,

      В молчанье зеркальной горой рассыпаясь

      И Бога святя в сердцевине ствола.

      Незримых, перелётных, многоногих,

      И кротких, и тоскующих по мне,

      Намеченных в бесчисленных прологах

      К незавершённой веренице дней –

      Существ, сонаблюдающих со мною,

      Душе моей соседство всё слышней,

      В нас сад – единой мыслию сквозною –

      Как предреченье листьев в глубине

      Его ствола, в таящей сердцевине. –

      Да не погибнет по моей вине

      Никто из тех, чьим зреньем сад раздвинут

      И чьи зрачки – дворцы его теней.

      – Зачем бегут в чужие страны

      Из тёплой памяти жилой?

      – В её ворота гроздью пьяной

      Природа смотрит тяжело –

      И шепчет: «Я тебя разрушу,

      Но сохраню твои слова». –

      И им не терпится наружу,

      Туда, где речь всегда жива.